Я заметил перемены не сразу. Первые два дня я списывал всё на усталость. Жена, моя Алина, всегда была воплощением аккуратности: аромат её духов стоял в доме, будто она только что вернулась из дорогого бутика, а в ванной полки были заставлены кремами, шампунями, мылом — каждое со своим предназначением.
Но три недели назад всё изменилось так резко, будто кто-то выключил свет.
Однажды утром я услышал, как она выходит из спальни и идёт на кухню. Она всегда принимала душ сразу после пробуждения — всегда. Но в тот день звук бегущей воды так и не раздался. Я вышел из ванной и увидел её в халате, с растрёпанными волосами, словно она не спала всю ночь, и со странным отсутствующим взглядом.
— Доброе утро, — осторожно сказал я.
— Угу, — ответила она тихо и отвернулась.
Я постарался не обращать внимания. Бывает.
Но на следующий день всё повторилось. И на третий. И на четвёртый. На шестой день я впервые почувствовал запах — не резкий, не отталкивающий, скорее… чужой. Непривычный. Как будто рядом со мной живёт не моя жена, а кто-то, кто только носит её лицо.
Я пытался говорить с ней.
— Алин, у тебя всё хорошо? Ты не хочешь… ну… привести себя в порядок?
Она посмотрела на меня так, будто я спросил что-то абсурдное:
— А зачем?
Этот ответ прошёлся холодком по спине. Она никогда так не говорила.
Я начал думать о депрессии. О переутомлении. О любом логичном объяснении. Но логика исчезла в тот момент, когда я увидел, как она стоит перед зеркалом в ванной, неподвижная, как статуя. Она не смотрела на своё отражение — она будто изучала что-то за ним. Я застыл за дверью.
— Алина?
Она медленно повернула голову ко мне.
— Ты тоже это слышишь?
Меня накрыла волна тревоги.
— Что именно?
Она улыбнулась — впервые за последние недели, но эта улыбка была настолько неестественной, что я почувствовал, как сжалось сердце.
— Тишину.
Она прошла мимо меня, и в этот момент я понял: её запах изменился. Это был не запах пота или немытого тела — он был… металлическим? Сухим? Как старые монеты, найденные на чердаке.
С каждым днём она всё больше уходила в себя. Перестала отвечать на звонки. Перестала есть нормально. Перестала бриться — а она делала это регулярно, тщательно, даже педантично.
Но самая жуткая деталь произошла на тринадцатый день.
Я проснулся ночью от того, что кто-то стоял рядом с кроватью. Я открыл глаза — и увидел Алину. Она стояла неподвижно, в полной темноте, и смотрела на меня.
— Ты спал, — сказала она шёпотом.
— Да… А ты почему не спишь?
— Жду.
— Чего?
Она не ответила. Просто развернулась и вышла.
Тогда я впервые испугался. По-настоящему.
А на следующий день я узнал, что именно она ждала.
Но об этом — во второй части.
На четырнадцатый день я решил действовать. Я не мог больше наблюдать, как женщина, которую я люблю, превращается в тень самой себя. Я позвонил её лучшей подруге — Ирине. Она работала психологом и знала Алину дольше, чем я.
Ирина приехала вечером. Алина в это время сидела в гостиной и смотрела в стену — не телевизор, не телефон, просто в стену, как будто там шёл какой-то фильм, известный одной ей.
— Привет, — мягко сказала Ирина.
Алина медленно повернула голову, посмотрела на неё сверху вниз, словно изучала незнакомца.
— Ты пришла рано, — ответила она.
— Мы не договаривались о времени, — улыбнулась Ирина.
— Ты пришла рано, — повторила Алина и отвернулась.
Я видел, как по лицу Ирины пробежала тень беспокойства, хотя она старалась оставаться спокойной.
— Можно с тобой немного поговорить? — спросила она жену.
Алина не двигалась.
— Можно, — произнесла она наконец. — Но не здесь.
Она поднялась и пошла в спальню. Ирина посмотрела на меня вопросительно. Я пожал плечами: я тоже не знал, чего ожидать.
Когда дверь закрылась, в доме повисла такая тишина, что мне показалось, я слышу собственное сердце. Время тянулось мучительно долго. Минут десять. Потом двадцать. Полчаса.
Алина и Ирина не выходили.
Я подошёл к двери и лёгким движением приоткрыл её. Я не хотел подслушивать, просто… убедиться, что всё нормально.
Но нормальным происходящее назвать было сложно.
Алина стояла спиной к Ирине и говорила тихо, почти шептала:
— Он не понимает. Никто не понимает. Ты тоже не понимаешь.
— Что именно я не понимаю, Алина? — спокойно спросила Ирина.
— Что я не могу к этому прикасаться.
— К чему?
Ответа не последовало. Алина вдруг резко повернулась ко мне.
— Ты подслушиваешь?
Меня будто поймали на преступлении.
— Нет! Я просто… вы так долго…
— Ты боишься меня?
Эти слова ударили по мне сильнее крика.
— Я волнуюсь! — почти выкрикнул я. — Что с тобой происходит?!
Алина подошла близко. Так близко, что я почувствовал её запах — тот самый, металлический, холодный, как сырой подвал.
— Я жду, — сказала она тихо. — Скоро станет ясно.
Ирина вмешалась:
— Алина, давай присядем. Ты сказала, что не можешь к чему-то прикасаться. Что ты имеешь в виду?
Алина посмотрела на свои руки.
— К воде.
— Почему?
— Она теперь… живая.
Я почувствовал, как по коже пробежали мурашки.
Ирина посмотрела на меня так, будто хотела сказать: «Это серьёзно».
Но самое страшное произошло в тот вечер позже.
Когда Ирина уехала, Алина ушла в ванную. Я услышал, как она включает свет, но воды — нет. Я подошёл к двери и постучал.
— Алин, ты там?
— Да.
Голос был спокойным.
Я открыл дверь — и замер.
Она стояла перед ванной, наполненной водой до краёв, хотя я не слышал, как вода набиралась. Поверхность была идеально гладкой, как зеркало. И Алина смотрела на неё так, будто кто-то смотрел на неё в ответ.
— Как… — начал я, но замолчал.
Она подняла палец к губам.
— Тише. Она слушает.
У меня внутри всё похолодело.
— Кто слушает?
Она улыбнулась.
— Та, которую ты скоро увидишь.
А потом шагнула назад и закрыла дверь перед моим лицом.
Всё. На этом моя способность искать логичные объяснения закончилась.
А на следующий день произошло то, что изменило мою жизнь навсегда.
На следующий день я не спал всю ночь. Мысли метались, как ошалевшие птицы: «Что она делает? Что с водой? Кто слушает?» Каждая мелочь в доме казалась подозрительной: тиканье часов, лёгкий скрип пола, слабое отражение света на стенах — всё казалось каким-то предвестием.
Я подошёл к ванной. Вода, на удивление, была обычной. Я наклонился, чтобы проверить — холодная, как всегда. Сомнения накатывали с новой силой. Возможно, это всё было в моей голове?
И тут я услышал громкий хохот. Не страшный, не глухой — настоящий, громкий и заразительный. Он исходил из ванной. Я шагнул ближе и увидел… Алину, с головой, опущенной в воду.
Я подпрыгнул:
— Алин?!
Она вынырнула, вода стекала с её волос, и на лице сияла улыбка.
— Ты выглядишь, как будто увидел призрака! — сказала она, сдерживая смех. — Подождёшь немного, и сама всё поймёшь.
Я стоял в растерянности.
— Что ты… что с тобой происходит?
Алина достала из ванной маленький пластиковый душевой коврик, весь покрытый блёстками, резиновыми уточками и игрушками.
— Это всё, что я хотела тебе показать, — сказала она, едва сдерживая смех. — Я решила устроить себе «детский день». Без душа, без бритья, без правил. Только вода, игрушки, смех.
Я замер.
— Ты… ты не больна? Ты просто… шутишь?
— Да, — ответила она. — Просто устала от перфекционизма. От духов, кремов, бритья каждое утро. От «идеальной Алины» в твоих глазах. Я хотела вернуться к себе настоящей, смешной, немного нелепой.
И вдруг она начала плескать водой, как ребёнок, смех Алины раздавался по всему дому. Я сначала растерялся, а потом — не выдержал и тоже рассмеялся.
Мы сидели в ванной, мокрые до костей, среди уточек и пузырьков, и смеялись так, что меня словно обдало горячей волной счастья.
— Ты меня напугала, — сказал я, вытирая глаза.
— И я хотела, — ответила она. — Немного драмы — это весело.
Я понял, что мои страхи были абсурдны. Всё это время я видел в её действиях мистику и депрессию, хотя на самом деле она просто хотела дать себе свободу быть нелепой, настоящей, детской.
— Но духи? — осторожно спросил я.
— Сегодня у них выходной, — сказала она и подмигнула. — Но завтра они снова с нами.
Я обнял её. Дом снова стал родным. Алина вернулась к себе — но теперь мы оба знали: иногда даже самые серьёзные, аккуратные люди нуждаются в том, чтобы быть безумно смешными и немного нелепыми.
И когда я смотрел на её счастливое лицо, я понял: любовь — это не только чистота и порядок. Иногда это игры с уточками в ванной, смех, который отгоняет страхи, и маленькие фарсы, которые делают жизнь настоящей.
Так закончилась наша «страшная неделя». Я до сих пор улыбаюсь, вспоминая, как моя перфекционистка превратилась в ребёнка посреди ванной, и как эта нелепая магия спасла наши пятнадцать лет брака.
