Феодосия Семёновна проснулась от едва слышного шороха. Часы на тумбочке показывали без десяти три. Дом стоял тихий, деревенский, только старый холодильник изредка гудел, будто ворчал во сне. Женщина уже хотела повернуться на другой бок, когда снова услышала — лёгкий звук, как будто кто-то босиком прошёл по коридору.
Она приподнялась.
— Андрей? — тихо позвала.
Ответа не было.
В груди сжалось тревожное предчувствие. Она знала каждый звук в этом доме, но этот… был чужой.
Феодосия осторожно встала, накинула халат, ступила босыми ногами на холодный линолеум и двинулась по коридору. Свет не включала — чтобы не разбудить внука, ночевавшего у них. В детской дверь была приоткрыта, и оттуда доносилось дыхание… тяжелое, странное.
Она толкнула дверь — и застыла.
В темноте она увидела мужа, склонившегося над кроватью мальчика. Он стоял неподвижно, будто в оцепенении, но его рука тянулась к одеялу. Сердце Феодосии бешено забилось.
— Андрей!.. — шёпотом, но в голосе уже была паника.
Он вздрогнул, будто застуканный на месте преступления. В тусклом свете уличного фонаря, пробивавшемся через занавеску, лицо мужа показалось ей искажённым, словно не своим.
— Что ты делаешь? — голос сорвался.
Чикатило отпрянул, споткнулся, попытался что-то пробормотать, но слова вязли в горле.
— Я… я просто проверял, не открыл ли он окно…
— Не ври! — закричала она, и голос её эхом ударил в стены.
Проснулся внук, сонно спросил:
— Бабушка, что случилось?
Феодосия оттолкнула Андрея от кровати, заслонила мальчика собой. Муж стоял, как каменный, глаза стеклянные, дыхание частое. И вдруг тихо сказал:
— Ты ничего не понимаешь…
В эту ночь в голове Феодосии что-то надломилось. Все те годы, когда она считала себя женой порядочного, интеллигентного человека, в один миг обернулись ледяной пустотой.
Она не знала, что делать. Уехать? Рассказать? Или… попытаться забыть?
Но забыть уже было невозможно.
Наутро Андрей вёл себя, как ни в чём не бывало. Читал газету, наливал чай, спрашивал, как спала. И только однажды встретился с ней взглядом — тяжёлым, мутным. И этот взгляд говорил: молчи.
Феодосия понимала: она живёт рядом с человеком, которого больше не знает.
Но пока она не подозревала, насколько страшна правда, скрытая за его тихим голосом и аккуратными очками.
После той ночи Феодосия Семёновна больше не спала спокойно. Каждый шорох за стеной, каждый поздний шаг мужа по дому — отзывался в ней тревогой. Андрей снова стал прежним: спокойным, вежливым, внимательным. Соседи по-прежнему называли его «золотым человеком», а она, глядя в его усталые глаза, пыталась понять — можно ли всё это придумать?
Иногда она ловила себя на мысли: может, я действительно всё не так поняла? Но потом вспоминала его руку, тянущуюся к внуку в темноте, и ледяной страх возвращался.
Однажды вечером, когда они ужинали, Андрей вдруг сказал:
— Знаешь, Феодось, люди стали какие-то злые. Всё время говорят о маньяках, убийцах… Говорят, что даже у нас, на Юге, кто-то творит ужасные вещи.
Он произнёс это спокойно, даже с лёгкой улыбкой.
— Ты слышала? — добавил, глядя прямо в глаза.
Феодосия сжала ложку так сильно, что побелели пальцы.
— Слышала… — прошептала. — Говорят, детей убивают…
— Говорят, — повторил он задумчиво, и в его голосе проскользнуло что-то холодное, чужое.
Этой ночью она сидела на кухне, не в силах уснуть. На столе лежала раскрытая газета с заголовком: «Найдено тело подростка в Ростовской области». Феодосия читала строки, словно приговаривая себя к безумию. «Следы насилия, особая жестокость…» — эти слова словно выжигали ей глаза.
Она вспоминала мужа молодым. Как он ухаживал за ней, приносил цветы с уроков — тогда он работал учителем. Как нежно касался её руки, как тихо говорил:
— Я никогда тебя не обижу, Феодось. Никогда.
А теперь?
Она не могла поверить, что этот человек — чудовище.
Но всё чаще она ловила себя на том, что его шаги по утрам стали тише, уходы из дома — дольше. На воротнике пальто иногда появлялись бурые пятна, которые он объяснял ржавчиной, а из кармана пахло железом и сыростью.
— Андрей, где ты был вчера? — однажды спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Он не ответил сразу, потом усмехнулся:
— У товарища, на работе задержались. Ты же знаешь — я человек занятый.
— А если я скажу, что не верю?
Он посмотрел на неё так, что она невольно отпрянула.
— Тогда ты… просто перестань думать лишнее.
С тех пор она больше не спрашивала. Но записала в старом календаре дату — 17 октября. Именно в этот день он вернулся позже обычного, глаза были странно блестящими, руки дрожали.
Она ещё не знала, что в тот вечер, в соседнем районе, нашли тело девочки.
Ночью Феодосия плакала в подушку, впервые в жизни молясь, чтобы всё оказалось ложью.
Но где-то глубоко внутри она уже знала — правда страшнее, чем любой кошмар.
Зимой 1990 года в Ростове пошли слухи, что милиция наконец-то вышла на след маньяка. Феодосия слушала новости с тревогой, не понимая, почему каждое слово репортёра будто касается лично её.
Андрей стал нервным. Бродил по дому, курил без конца, всё чаще молчал. Иногда она ловила его взгляд — настороженный, колючий. В нём не осталось тепла.
Однажды вечером он вошёл в дом, тяжело дыша. Пальто мокрое, на ботинках грязь.
— Опять работа? — спросила она.
— Да… — коротко бросил он, даже не глядя.
Но когда он проходил мимо, она почувствовала запах — резкий, металлический, с примесью чего-то гнилого. И в этот момент всё внутри неё рухнуло.
Она знала.
Ночью она не спала. Встала тихо, подошла к шкафу, где он держал старую сумку. Открыла.
Внутри — нож, свёрнутый брезент с пятнами, и комок волос.
Феодосия зажала рот рукой, чтобы не закричать. Слёзы текли сами собой, тело дрожало, но в голове стояла страшная ясность: рядом с ней жил убийца.
Утром она сидела на кухне, глядя в окно. Снег падал ровно, спокойно. Андрей вошёл, налил себе чай и сказал:
— Не бойся, Феодось. Ты ведь хорошая жена. Ты молчишь — и я живу.
Он произнёс это ровно, спокойно, будто обсуждал погоду.
Она смотрела на него и думала: что же я сделала? Как могла не видеть?
Перед глазами мелькали лица соседей, коллег, внука — всех, кто верил в его доброту.
Через несколько недель Андрея арестовали. По радио передавали: «Задержан подозреваемый в серии чудовищных убийств…». Феодосия стояла у плиты, держа половник, и не могла вдохнуть.
Когда в дверь постучали люди в форме, она не удивилась. Только тихо сказала:
— Я знала.
Допросы длились долго. Её спрашивали обо всём: где был муж, с кем встречался, что говорил. Она отвечала, как могла, но в какой-то момент сломалась.
— Я не могла поверить… Он был другим дома. Он детей любил… — шептала она, сжимая руки до крови.
После суда она жила, как тень. Соседи перестали здороваться, в магазинах отворачивались. Сын уехал, внук больше не приезжал. Дом опустел.
Иногда по ночам она слышала шаги — будто Андрей снова идёт по коридору. Тогда она зажигала свечу и шептала:
— Уйди, пожалуйста… я всё сказала, всё искупила…
Она умерла тихо, через несколько лет, в одиночестве. На столе нашли записку:
«Если бы я тогда поверила своим глазам, может, кто-то остался бы жив…»
Так закончилась жизнь женщины, чья судьба стала немым свидетельством того, как страшно бывает закрывать глаза на правду.
