Аэропорт словно замер. Люди стояли поодаль, не решаясь сделать ни шага. Только громкоговоритель время от времени напоминал о рейсах, словно где-то в другом мире — в мире, где всё шло своим чередом.
А здесь, на холодном полу у стены, лежал мужчина в армейской форме. Его дыхание становилось всё тише. А рядом сидела овчарка — мощная, красивая, с серо-чёрной шерстью и глазами, полными боли.
— Он жив? — тихо спросила женщина с чемоданом, стоящая в стороне.
— Не знаю… собака не подпускает, — ответил мужчина в очках. — Мы вызвали медиков, но они тоже ждут охрану.
Овчарка вдруг насторожилась. Она обернулась к своему хозяину, тихо заскулила и легонько ткнула его носом в плечо. Никакой реакции. Тогда она снова зарычала — громко, требовательно, будто умоляя окружающих понять, что происходит.
Когда подошёл сотрудник службы безопасности, собака вскочила и зарычала с новой силой. Её шерсть встала дыбом, хвост был напряжён, как струна.
— Отойдите! — крикнул кто-то. — Она нападает!
Но никто не видел того, что видела она.
Секунды тянулись мучительно долго. Медики стояли с носилками, ожидая команды. И вдруг… овчарка перестала рычать. Она легла рядом с мужчиной, положив морду на его грудь. В этом жесте было столько любви и отчаяния, что у многих на глазах выступили слёзы.
Через минуту из динамиков объявили:
— Просим пассажиров рейса Москва–Новосибирск не задерживаться у терминала D.
Но никто не ушёл. Все ждали.
Когда медики наконец смогли подойти, один из них присел и осторожно коснулся шеи мужчины. Потом покачал головой.
— Поздно, — тихо произнёс он.
Собака взвыла. Это был не лай — это был крик боли. Настоящий, живой, пронзающий сердце.
Один мужчина, очевидно военный, подошёл ближе. Он опустился на колени и сказал тихо:
— Тихо, девочка… всё… он уже не чувствует боли.
Овчарка посмотрела на него долгим взглядом, будто понимая каждое слово. Потом снова легла рядом с телом хозяина, закрыв его лапой, словно хотела защитить от всего мира.
Только позже выяснилось, кто он был. Старший сержант Артём Плотников, вернувшийся из зоны боевых действий. Он ехал домой — к матери, которая ждала его в Воронеже. А собаку звали Лора. Она служила с ним в одной роте и спасла не одну жизнь.
Теперь она пыталась спасти его. Но не успела.
Когда тело Артёма осторожно накрыли серым покрывалом, Лора не позволила никому прикоснуться к нему. Она рычала тихо, глухо, будто сама понимала — всё кончено, но не могла смириться. Её глаза были полны отчаяния, и каждый, кто смотрел на неё, ощущал ком в горле.
— Мы не можем ничего сделать, — вздохнул медик. — Она не отходит ни на шаг.
— Надо позвонить кинологам, — предложил охранник. — Это служебная собака, она выполнит приказ, если услышит знакомый голос.
Через полчаса в аэропорт приехал пожилой мужчина в камуфляже. Он шёл медленно, держа в руке поводок. Когда Лора увидела его, она насторожилась, но не бросилась вперёд. Он присел, протянул руку и тихо сказал:
— Лора… девочка моя… это я, майор Копылов. Отставить. Всё, отставить.
Собака издала тихий стон, будто поняла. Она шагнула вперёд, потом обернулась к телу хозяина, не решаясь уйти. Майор осторожно подошёл ближе, погладил её по голове.
— Он бы не хотел, чтобы ты страдала, слышишь? Артём хотел домой. Мы отвезём его. И тебя с ним.
Лора, словно человек, села рядом, и позволила надеть на себя поводок. Когда тело сержанта подняли на носилки, она шла рядом, ни на шаг не отставая. Люди расступались, кто-то плакал. Никто не мог сказать ни слова.
В служебном коридоре майор рассказал медикам и охране, кто они были.
— Артём и Лора служили вместе. Он нашёл её щенком в разрушенном доме. Её мать погибла, а он забрал Лору с собой. С тех пор — неразлучны. На учениях, на заданиях, под обстрелом… Она вытаскивала раненых, находила мины. И вот теперь — охраняла его покой.
В комнате для персонала Лора сидела у ног майора. Она не ела, не пила, просто смотрела в одну точку. В её глазах не было страха, только пустота.
— Я отвезу её к матери Артёма, — сказал Копылов. — Она должна быть с теми, кто его любил.
Позже, в маленьком военном автобусе, стоял гроб, покрытый флагом. Рядом — овчарка, неотрывно глядевшая в окно. Казалось, она всё понимала.
Когда колонна прибыла в Воронеж, мать Артёма стояла у ворот. Слёзы текли по её лицу, а руки дрожали.
— Это ты… его собака? — прошептала она, опускаясь на колени.
Лора тихо подошла, положила голову на колени женщины. Та закрыла лицо руками и заплакала навзрыд.
— Спасибо тебе, милая… спасибо, что была рядом, — шептала она, обнимая собаку.
Того вечера никто не забудет. Ни военные, ни соседи, ни мать Артёма. Они все говорили одно: если есть на свете настоящая верность — то вот она, перед ними.
Лора всю ночь лежала у гроба. Когда утром пришло время последнего прощания, она встала и тихо пошла следом. Никто не звал, не заставлял — просто шла, как солдат, исполняющий приказ.
Похороны прошли тихо. Без громких речей, без оркестра. Только шелест листвы и тихие рыдания матери Артёма. Лора стояла рядом, не отводя взгляда от свежей могилы. Казалось, она ждёт команды — короткого, привычного «рядом» или «сидеть». Но голос, которому она верила всем сердцем, больше не прозвучал.
Когда люди стали расходиться, мать Артёма, Анна Сергеевна, опустилась на колени и обняла собаку.
— Теперь ты моя, слышишь, девочка? — сказала она сквозь слёзы. — Ты — моя память о нём.
Лора тихо лизнула ей руку, потом легла у подножия креста и не двигалась. Она пробыла там до вечера. Только когда солнце скрылось за горизонт, Анна Сергеевна смогла уговорить её пойти домой.
В доме пахло старым деревом, хлебом и тоской. На стене висели фотографии Артёма: школьная, армейская, с собакой на руках. Лора подошла к рамке, ткнула носом в стекло и тихо заскулила.
Анна Сергеевна не выдержала — села на диван и заплакала навзрыд.
— Мы вдвоём теперь, Лорочка. Вдвоём…
Прошли недели. Соседи удивлялись, как собака будто понимала каждое слово хозяйки. Она приносила газету из ящика, сидела у калитки, когда к дому подходил почтальон, и спала у кровати Анны Сергеевны, будто охраняя её сны.
Иногда, ночью, женщина просыпалась от тихого поскуливания — Лора видела сны. В них, возможно, был Артём.
Однажды к ним приехал тот самый майор Копылов. Он привёз фотографии из части и сказал:
— Знаете, Анна Сергеевна, ваш сын был не просто солдатом. Он спас шестерых человек под огнём. И Лора была с ним. Она не отходила ни на шаг.
Женщина слушала, не отрывая взгляда от собаки. Та сидела тихо, словно понимала, о ком говорят.
Майор тяжело вздохнул:
— Мы хотели забрать её обратно на службу, но… кажется, она уже выбрала себе новый долг. Беречь вас.
Анна Сергеевна кивнула.
— Она и есть теперь моя семья.
С тех пор Лора больше не отходила от хозяйки. Она встречала гостей, провожала внуков соседей до школы, приносила из сада яблоки, как когда-то носила гранаты и аптечки.
Жизнь постепенно возвращалась в дом.
Прошёл год. В тот день было особенно тихо. Лора лежала у окна, где обычно ждала Артёма. Анна Сергеевна заметила, что собака не дышит. Она подошла, опустилась на колени, погладила тёплую ещё шерсть и прошептала:
— Ты к нему ушла, да, девочка? Ну иди… Он там, ждёт тебя.
На кладбище, рядом с могилой Артёма Плотникова, появилась вторая плита. Маленькая, но с надписью:
«Лора. Верный друг. Служила до конца».
С тех пор на этом месте всегда лежали свежие цветы. Люди, проходя мимо, останавливались и читали надпись. И каждый думал одно:
настоящая любовь и верность не умирают — они просто продолжаются там, где кончается дорога.
