– Батенька мой, я давно всё знала, – спокойно произнесла Вера, вытирая руки о кухонное полотенце. – Сначала думала, померещилось. Потом перестала думать. А потом стало всё равно.
Бучин стоял в дверях, словно остолбенев. Его «мужская решимость» растаяла, как вчерашний снег. Вера подошла к столу, включила чайник и добавила:
– Когда женщина перестаёт ревновать – это не потому, что она мудрая. Просто ей больно надоело.
– Но ты… почему молчала? – с трудом выдавил Бучин.
– А смысл? – пожала плечами Вера. – Что бы изменилось? Ты бы стал вернее? Или хотя бы честнее? Мужчина, решивший уйти, всё равно уйдёт. Хоть ты плачь, хоть стой на коленях.
Она поставила перед ним чашку. Чай пахнул мятой, но Бучину было не до запахов.
– Ты следила за мной? – выдавил он.
– Нет, – ответила Вера. – Просто видела, как ты жил. А ты не видел, как жила я.
Эти слова будто ножом полоснули по сердцу. Бучин вдруг вспомнил, как Вера молча встречала его поздно ночью, как наутро подавала завтрак, не задавая ни одного вопроса. Как будто в доме жил не муж, а посторонний квартирант.
– Ты же могла выгнать меня, закатить скандал! – вспыхнул он.
– А зачем? – тихо спросила Вера. – Ты бы всё равно ушёл, только раньше. А я хотела, чтобы ты сам понял, что потерял.
Она присела напротив, глядя на него спокойно, почти ласково.
– Видишь ли, Бучин, – сказала она. – Ты всегда думал, что я холодная. Но это не холод. Это усталость.
Он молчал, чувствуя, как внутри рушится его уверенность. Ему казалось, что он — хозяин своей судьбы, решивший всё сам. А теперь понимал: Вера знала, терпела и ждала. Не его — а момента, когда он наконец поймёт цену её молчания.
– Вера, – шепнул он. – Я не хотел тебе зла. Просто… жизнь одна.
– Вот именно, – перебила она. – Жизнь одна. И я не собираюсь больше проживать её в тени твоих чужих женщин.
Она встала, подошла к окну, и её голос зазвучал глухо, но твёрдо:
– Уходи, Бучин. Только не к ней. К себе. Может, там и найдёшь, кого любишь.
Бучин не двинулся. Вера обернулась, впервые улыбнувшись. Улыбка была странная — не обида, не злость, а прощение.
– Знаешь, что самое страшное? – сказала она. – Я тебя уже отпустила. Задолго до того, как ты решил уйти.
Чайник громко зашипел. Бучин вздрогнул — и понял: в этом доме для него действительно больше нет места.
Когда Бучин вышел из квартиры, ему показалось, что воздух стал тяжелее. Двор, освещённый фонарями, казался чужим. В голове звенело одно: «Я тебя уже отпустила». Эти слова Веры, произнесённые спокойно, без упрёка, били сильнее, чем любой скандал.
Он сел в машину, завёл мотор и направился к Майе. В груди жгло чувство освобождения, вперемешку со страхом. Казалось, вот она — новая жизнь, новая любовь, страсть без обязательств и скуки. Но чем ближе он подъезжал к дому Гусяевой, тем сильнее сжималось сердце.
Майя встретила его без привычной улыбки. В халате, с кружкой чая в руках.
– А, пришёл, – холодно сказала она. – Что, Вера выгнала?
– Я сам ушёл, – ответил он, пытаясь говорить уверенно. – Всё. Между нами с Верой — конец.
– О, наконец-то! – воскликнула Майя, но в её голосе не было радости. – И что теперь? Будем жить вместе?
Бучин улыбнулся, но Майя не улыбнулась в ответ. Она посмотрела на него внимательно, оценивающе.
– Знаешь, Пётр, – сказала она, – я тут подумала… Всё это было красиво, пока было тайной. А теперь… ты просто мужчина, который бросил жену.
– Что ты несёшь? – растерялся он. – Мы же любили друг друга!
– Может, и любили, – ответила она, – но теперь ты свободен, а это совсем другое. Я не хочу быть заменой.
Она поставила кружку на стол, села в кресло и закурила.
– Я думала, что хочу тебя. А теперь понимаю — мне нужен был не ты, а этот огонь. Запретный, острый. А теперь он погас.
Бучин молчал. Всё, что он строил в своей голове, рушилось. Он представлял, как Майя бросится ему на шею, как они начнут новую жизнь. Но в её глазах не было ни огня, ни любви. Только усталость.
– Майя, я всё оставил ради тебя! – в отчаянии сказал он. – Я даже не взял вещи.
– Зря, – усмехнулась она. – Вернись, забери хотя бы рубашки. И сапоги жены прихвати — я слышала, ты их не забрал из ремонта.
Эта фраза, брошенная между делом, добила его.
– Откуда ты… – начал он, но осёкся.
Майя поднялась, затушила сигарету и спокойно произнесла:
– Вера звонила. Сказала, что ты скоро будешь у меня. Попросила не держать тебя. И знаешь, я её поняла.
Бучин словно окаменел. Вера звонила? Значит, всё было заранее? И он, уверенный в своей решительности, просто играл роль, заранее написанную женой.
Майя подошла к двери и открыла её:
– Иди, Петя. Мне жаль, но я не твой дом. И ты — не мой.
Он вышел, не сказав ни слова. Холодный воздух ударил в лицо, и вдруг ему показалось, что мир стал слишком тихим. Ни любви, ни гнева, ни смысла. Только пустота.
Дорога домой тянулась, как бесконечная лента. Машина катилась по ночному городу, и Бучин не замечал ни светофоров, ни витрин, ни людей. Всё внутри него было тихо — мёртво-тихо. Только один вопрос стучал в голове: «Что теперь?»
Он думал, что уйдёт — и станет свободным. Что начнёт новую жизнь, дышать полной грудью, любить по-настоящему. А оказалось, он просто потерял дом.
Когда Бучин подошёл к подъезду, окно их квартиры было темно. Он постоял немного, не решаясь подняться. Может, Вера уже спит. Или не хочет видеть. Или и вовсе закрыла за ним дверь навсегда. Но ноги сами понесли его вверх.
Ключ повернулся в замке — тихо, привычно, будто ничего не случилось. Вера сидела за столом на кухне и пила чай. В халате, с растрёпанными волосами, усталой, но такой родной.
– Вернулся? – спокойно спросила она. – Сапоги забрал?
Он опустил глаза. – Нет… Майя… – начал было, но осёкся.
– Да не надо, – перебила она. – Я всё понимаю.
Она поставила перед ним чашку. Тот же чай, тот же запах мяты. Только теперь он чувствовал в нём не привычный уют, а горечь.
– Вера, – сказал он глухо. – Я всё понял. Поздно, но понял. Без тебя я – никто.
– Ошибаешься, – ответила Вера мягко. – Ты — тот, кем всегда был. Просто раньше я это не видела.
Он хотел взять её за руку, но она отодвинулась.
– Знаешь, – продолжила Вера, глядя в окно, – я когда-то мечтала, чтобы ты сказал, что любишь меня. Потом перестала ждать. Потом перестала верить. А теперь… теперь просто хочу жить. Без этой тягостной тишины между нами.
– Я всё исправлю, – горячо сказал он. – Я изменюсь. Я докажу…
– Не надо, – перебила она. – Не пытайся доказывать. Иногда люди просто заканчиваются. Как книга. Ты дочитал — и всё.
Она улыбнулась, но в этой улыбке не было радости.
– Знаешь, Петя, – тихо сказала она, – я ведь правда тебя любила. Только не тебя сегодняшнего, а того, кем ты был когда-то.
Бучин почувствовал, как в горле ком. Он хотел что-то сказать, но слова застряли. Вера встала, достала из шкафа его старую рубашку и положила на стол.
– Забери вещи, – сказала она. – Иди. Не потому что я злюсь. Просто я больше не хочу быть твоим ожиданием.
Он стоял, не двигаясь. Потом взял рубашку, посмотрел на неё долго, будто пытаясь запомнить каждую складку.
– Прости, – прошептал он.
– Поздно, – ответила Вера. – Но всё равно спасибо, что сказал.
Когда дверь за ним закрылась, Вера медленно подошла к окну. Улица была пуста, фонарь бросал мягкий свет на снег. Она закрыла глаза и впервые за долгое время вдохнула глубоко, легко.
Тишина, от которой она столько лет страдала, вдруг стала её союзницей.
И где-то там, в темноте, Бучин шёл по улице — один, без любви, без оправданий, но, может быть, впервые в жизни — честный перед самим собой.
